Неточные совпадения
Было близко сумерек, когда я, с
человеком и со всем багажом, по песку, между
кустов тальника, подъехал на двух тройках,
в телегах, к берестяной юрте, одиноко стоящей на правом берегу Лены.
Взгляд далеко обнимает пространство и ничего не встречает, кроме белоснежного песку, разноцветной и разнообразной травы да однообразных
кустов, потом неизбежных гор, которые группами, беспорядочно стоят, как
люди, на огромной площади, то
в кружок, то рядом, то лицом или спинами друг к другу.
«Смирный
люди», — вспомнилось мне, как Дерсу называл этих пернатых обитателей тайги. Вдруг птичка вспорхнула и полетела
в кусты. И снова тоска защемила мне сердце.
Все время мы шли левым берегом по зверовой тропе. Таких троп здесь довольно много. Они слабо протоптаны и часто теряются
в кустах. Четвероногие по ним идут свободно, но для
человека движение затруднительно. Надо иметь большую сноровку, чтобы с ношей за плечами прыгать с камня на камень и карабкаться по уклону более чем
в 40 градусов.
С тех пор все чаще и чаще приходилось слышать о каких-то
людях, скрывающихся
в тайге. То видели их самих, то находили биваки, лодки, спрятанные
в кустах, и т.д. Это становилось подозрительным. Если бы это были китайцы, мы усмотрели бы
в них хунхузов. Но, судя по следам, это были русские.
И пойдет Ермолай с своим Валеткой
в темную ночь, через
кусты да водомоины, а мужичок Софрон его, пожалуй, к себе на двор не пустит, да еще, чего доброго, шею ему намнет: не беспокой-де честных
людей.
Не успел я еще прийти
в себя от неожиданного появления Чертопханова, как вдруг, почти безо всякого шума, выехал из
кустов толстенький
человек лет сорока, на маленькой вороненькой лошаденке.
Тогда я вернулся назад и пошел
в прежнем направлении. Через полчаса я увидел огни бивака. Яркое пламя освещало землю,
кусты и стволы деревьев. Вокруг костров суетились
люди. Вьючные лошади паслись на траве; около них разложены были дымокуры. При моем приближении собаки подняли лай и бросились навстречу, но, узнав меня, сконфузились и
в смущении вернулись обратно.
Поведение собак действительно было странное.
В особенности удивил меня Леший. Он всегда уходил
в кусты и ложился где-нибудь за палаткой, а теперь жался к
людям. Наконец мы собак выгнали, но не надолго. Через несколько минут они вновь пробрались
в палатку и расположились около изголовьев.
При приближении
людей они не улетали, а ловко скрывались
в кустах и появлялись только тогда, когда убеждались, что опасность миновала.
— Это тесть! — проговорил пан Данило, разглядывая его из-за
куста. — Зачем и куда ему идти
в эту пору? Стецько! не зевай, смотри
в оба глаза, куда возьмет дорогу пан отец. —
Человек в красном жупане сошел на самый берег и поворотил к выдавшемуся мысу. — А! вот куда! — сказал пан Данило. — Что, Стецько, ведь он как раз потащился к колдуну
в дупло.
Я еще тройной свисток — и мне сразу откликнулись с двух разных сторон. Послышались торопливые шаги: бежал дворник из соседнего дома, а со стороны бульвара — городовой, должно быть, из будки… Я спрятался
в кусты, чтобы удостовериться, увидят ли
человека у решетки. Дворник бежал вдоль тротуара и прямо наткнулся на него и засвистал. Подбежал городовой… Оба наклонились к лежавшему. Я хотел выйти к ним, но опять почувствовал боль
в ноге: опять провалился ножик
в дырку!
Усадьба капитана была ограждена непроницаемыми
кустами сирени, и наша жизнь постепенно все более замыкалась
в ее пределах… Между нами и деревней стояла стена, и мы чувствовали себя
людьми без собственной среды.
Один корреспондент пишет, что вначале он трусил чуть не каждого
куста, а при встречах на дороге и тропинках с арестантом ощупывал под пальто револьвер, потом успокоился, придя к заключению, что «каторга
в общем — стадо баранов, трусливых, ленивых, полуголодных и заискивающих». Чтобы думать, что русские арестанты не убивают и не грабят встречного только из трусости и лени, надо быть очень плохого мнения о
человеке вообще или не знать
человека.
Ловко также стрелять их
в лет, поднимающихся с небольших речек, по берегам которых ходят охотники, осторожно высматривая впереди, по изгибистым коленам реки, не плывут ли где-нибудь утки, потому что
в таком случае надобно спрятаться от них за
кусты или отдалиться от берега, чтоб они, увидев
человека, не поднялись слишком далеко, надобно забежать вперед и подождать пока они выплывут прямо на охотника; шумно, столбом поднимаются утки, если берега речки круты и они испуганы нечаянным появлением стрелка; легко и весело спускать их сверху вниз
в разных живописных положениях.
Впрочем, болотные кулики неразборчивы; они живут во всяких болотах:
в топких, грязных, кочковатых, мокрых и сухих, даже
в открытой ковылистой степи, около какой-нибудь потной низменности или долины, обросшей
кустами, только бы не мешали им
люди.
Вся дичь, таящаяся, укрывающаяся от
человека в траве, лесу,
кустах, камышах и кочках болот, без помощи собаки почти недоступна.
Сад, впрочем, был хотя довольно велик, но не красив: кое-где ягодные
кусты смородины, крыжовника и барбариса, десятка два-три тощих яблонь, круглые цветники с ноготками, шафранами и астрами, и ни одного большого дерева, никакой тени; но и этот сад доставлял нам удовольствие, особенно моей сестрице, которая не знала ни гор, ни полей, ни лесов; я же изъездил, как говорили, более пятисот верст: несмотря на мое болезненное состояние, величие красот божьего мира незаметно ложилось на детскую душу и жило без моего ведома
в моем воображении; я не мог удовольствоваться нашим бедным городским садом и беспрестанно рассказывал моей сестре, как
человек бывалый, о разных чудесах, мною виденных; она слушала с любопытством, устремив на меня полные напряженного внимания свои прекрасные глазки,
в которых
в то же время ясно выражалось: «Братец, я ничего не понимаю».
В нескольких шагах от меня — на поляне, между
кустами зеленой малины, стояла высокая стройная девушка
в полосатом розовом платье и с белым платочком на голове; вокруг нее теснились четыре молодые
человека, и она поочередно хлопала их по лбу теми небольшими серыми цветками, которых имени я не знаю, но которые хорошо знакомы детям: эти цветки образуют небольшие мешочки и разрываются с треском, когда хлопнешь ими по чему-нибудь твердому.
Не было
в этом доме окна, из которого я несчетное число раз не вопрошал бы пространство,
в смутном ожидании волшебства; не было
в этом саду
куста, который не подглядел бы потаенного процесса, совершавшегося
в юноше, того творческого процесса,
в котором, как солнечный луч
в утренних сумерках, брезжится будущий"
человек".
Вот проведал мой молодец, с чем бог несет судно. Не сказал никому ни слова, пошел с утра, засел
в кусты,
в ус не дует. Проходит час, проходит другой, идут, понатужившись, лямочники,
человек двенадцать, один за другим, налегли на ремни, да и кряхтят, высунув языки. Судишко-то, видно, не легонько, да и быстрина-то народу не под силу!
С каждым днем Кусака на один шаг уменьшала пространство, отделявшее ее от
людей; присмотрелась к их лицам и усвоила их привычки: за полчаса до обеда уже стояла
в кустах и ласково помаргивала.
Снова пришли незнакомые
люди, и заскрипели возы, и застонали под тяжелыми шагами половицы, но меньше было говора и совсем не слышно было смеха. Напуганная чужими
людьми, смутно предчувствуя беду, Кусака убежала на край сада и оттуда, сквозь поредевшие
кусты, неотступно глядела на видимый ей уголок террасы и на сновавшие по нем фигуры
в красных рубахах.
„Ну, — говорю, — а если бы двадцать?“ — „Ну, а с двадцатью, — говорит, — уж нечего делать — двадцать одолеют“ — и при сем рассказал, что однажды он, еще будучи
в училище, шел с своим родным братом домой и одновременно с проходившею партией солдат увидели
куст калины с немногими ветками сих никуда почти не годных ягод и устремились овладеть ими, и Ахилла с братом и солдаты
человек до сорока, „и произошла, — говорит, — тут между нами великая свалка, и братца Финогешу убили“.
Он начинал дремать, как вдруг раздвинулись
кусты, и какой-то
человек остановился над ним, заглядывая
в его ночное убежище.
Только плескалась струйка воды, да где-то вскрикивала
в клетке ночная птица, да
в кустах шевелилось что-то белое и порой
человек бормотал во сне что-то печальное и сердитое, может быть, молитву, или жалобы, или проклятия.
Это был тот, что подходил к
кустам, заглядывая на лежавшего лозищанина.
Человек без языка увидел его первый, поднявшись с земли от холода, от сырости, от тоски, которая гнала его с места. Он остановился перед Ним, как вкопанный, невольно перекрестился и быстро побежал по дорожке, с лицом, бледным, как полотно, с испуганными сумасшедшими глазами… Может быть, ему было жалко, а может быть, также он боялся попасть
в свидетели… Что он скажет, он,
человек без языка, без паспорта, судьям этой проклятой стороны?..
Въехав
в кусты, Хаджи-Мурат и его нукеры слезли с лошадей и, стреножив их, пустили кормиться, сами же поели взятого с собой хлеба и сыра. Молодой месяц, светивший сначала, зашел за горы, и ночь была темная. Соловьев
в Нухе было особенно много. Два было и
в этих
кустах. Пока Хаджи-Мурат с своими
людьми шумел, въезжая
в кусты, соловьи замолкли. Но когда затихли
люди, они опять защелкали, перекликаясь. Хаджи-Мурат, прислушиваясь к звукам ночи, невольно слушал их.
И Карганов, и Гаджи-Ага, и Ахмет-Хан, и все милиционеры, как охотники над убитым зверем, собрались над телами Хаджи-Мурата и его
людей (Ханефи, Курбана и Гамзалу связали) и,
в пороховом дыму стоявшие
в кустах, весело разговаривая, торжествовали свою победу.
Вслед за этим затрещали винтовки милиционеров, стоявших на опушке
кустов, и пули их, свистя и жужжа, обивали листья и сучья и попадали
в завал, но не попадали
в людей, сидевших за завалом.
—
В шашки, ребята! — крикнул Гаджи-Ага, выхватив свою, и послышались сотни голосов
людей, с визгом бросившихся
в кусты.
Набежало множество тёмных
людей без лиц. «Пожар!» — кричали они
в один голос, опрокинувшись на землю, помяв все
кусты, цепляясь друг за друга, хватая Кожемякина горячими руками за лицо, за грудь, и помчались куда-то тесной толпою, так быстро, что остановилось сердце. Кожемякин закричал, вырываясь из крепких объятий горбатого Сени, вырвался, упал, ударясь головой, и — очнулся сидя, опираясь о пол руками, весь облепленный мухами, мокрый и задыхающийся.
Летом,
в жаркий день, Пушкарь рассказал Матвею о том, как горела венгерская деревня, метались по улице охваченные ужасом
люди, овцы, мычали коровы
в хлевах, задыхаясь ядовитым дымом горящей соломы, скакали лошади, вырвавшись из стойл, выли собаки и кудахтали куры, а на русских солдат, лежавших
в кустах за деревней, бежал во тьме пылающий огнём
человек.
В твоих быстрых родниковых ручьях, прозрачных и холодных, как лед, даже
в жары знойного лета, бегущих под тенью дерев и
кустов, — живут все породы форелей, изящных по вкусу и красивых по наружности, скоро пропадающих, когда
человек начнет прикасаться нечистыми руками своими к девственным струям их светлых прохладных жилищ.
Скотина весну чует лучше
человека: уж коли весна устанавливается, идет на коренную, скотину ни за что не удержишь
в хлеве: овца ли, корова ли, так и ревет; а выпустил из хлева, пошла по
кустам рыскать — не соберешь никак!..
Аристарх. Вот теперь расставим
людей. Вы двое на бугор, вы двое к мосту, да хоронитесь хорошенько за
кусты, — на проселок не надо, там только крестьяне да богомольцы ходят. Вы, коли увидите прохожего или проезжего, так сначала пропусти его мимо себя, а потом и свистни. А вы, остальные, тут неподалеку
в кусты садитесь. Только сидеть не шуметь, песен не петь,
в орлянку не играть, на кулачки не биться. Свистну, так выходите. (Подходит к Хлынову).
Гаврило отходит.
В это время свист усиливается. Из
кустов выходит Барин и, заметив Парашу, подбегает к ней, она на него с испугом смотрит.
В нескольких местах показываются
люди Хлынова.
Унылый пленник с этих пор
Один окрест аула бродит.
Заря на знойный небосклон
За днями новы дни возводит;
За ночью ночь вослед уходит;
Вотще свободы жаждет он.
Мелькнет ли серна меж
кустами,
Проскачет ли во мгле сайгак, —
Он, вспыхнув, загремит цепями,
Он ждет, не крадется ль казак,
Ночной аулов разоритель,
Рабов отважный избавитель.
Зовет… но все кругом молчит;
Лишь волны плещутся бушуя,
И
человека зверь почуя
В пустыню темную бежит.
Все офицеры выбежали из избы; к ним присоединилось
человек пятьдесят солдат. Место сражения было не слишком обширно, и
в несколько минут на улице все уголки были обшарены.
В кустах нашли трех убитых неприятелей, но Рославлева нигде не было. Наконец вся толпа вышла на морской берег.
Перестрелка стала утихать, наши стрелки побежали
в кусты; мимоходом захватили
человек пять отсталых неприятелей и, добежав до морского берега, увидели две лодки, которые шли назад,
в Данциг, и были уже вне наших выстрелов.
— Теперь слушайте, ребята! — продолжал Рославлев. — Ты, я вижу, господин церковник, молодец! Возьми-ка с собой
человек пятьдесят с ружьями да засядь вон там
в кустах, за болотом, около дороги, и лишь только неприятель вас минует…
Рассыпанные меж
кустов и по полю стрелки стали сбираться вокруг барабанщика, и Зарядьев, несмотря на сильный неприятельский огонь, командуя как на ученье, свернул
человек четыреста оставшихся солдат
в небольшую колонну.
Проснувшись, я ничего ясно не помнил: иногда смутно представлялось мне, что я видел во сне что-то навалившееся и душившее меня или видел страшилищ, которые за мной гонялись; иногда усилия меня державших
людей, невольно повторявших ласковые слова, которыми уговаривали меня лечь на постель и успокоиться, как будто пробуждали меня на мгновение к действительности, и потом совсем проснувшись поутру, я вспоминал, что ночью от чего-то просыпался, что около меня стояли мать, отец и другие, что
в кустах под окнами пели соловьи и кричали коростели за рекою.
На самом краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая из земли; она ведет между
кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает
в глубокой яме, как уж
в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине
в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи с первого взгляда на могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников, но, взойдя
в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти
человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера начинает расширяться всё более и более, и наконец три
человека могут идти рядом без труда, не задевая почти локтем до стены; все три хода ведут, по-видимому,
в разные стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная к оврагу, имеет особенное устройство: несколько сажен она идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она идет назад, параллельно верхней своей части, и
в одной с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает
в широкую круглую залу, куда также примыкают две другие; эта зала устлана камнями, имеет
в стенах своих четыре впадины
в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться
в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание воды: то светлый, холодный, но маленький ключ, который, выходя из отверстия, сделанного, вероятно, с намерением,
в стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь
в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
Пройдя таким образом немного более двух верст, слышится что-то похожее на шум падающих вод, хотя
человек, не привыкший к степной жизни, воспитанный на булеварах, не различил бы этот дальний ропот от говора листьев; — тогда, кинув глаза
в ту сторону, откуда ветер принес сии новые звуки, можно заметить крутой и глубокий овраг; его берег обсажен наклонившимися березами, коих белые нагие корни, обмытые дождями весенними, висят над бездной длинными хвостами; глинистый скат оврага покрыт камнями и обвалившимися глыбами земли, увлекшими за собою различные
кусты, которые беспечно принялись на новой почве; на дне оврага, если подойти к самому краю и наклониться придерживаясь за надёжные дерева, можно различить небольшой родник, но чрезвычайно быстро катящийся, покрывающийся по временам пеною, которая белее пуха лебяжьего останавливается клубами у берегов, держится несколько минут и вновь увлечена стремлением исчезает
в камнях и рассыпается об них радужными брызгами.
После обеда другие дрёмовцы видели неведомого
человека за рекою, на «Коровьем языке», на мысу, земле князей Ратских; ходил
человек в кустах тальника, меряя песчаный мыс ровными, широкими шагами, глядел из-под ладони на город, на Оку и на петлисто запутанный приток её, болотистую речку Ватаракшу [устар. негодный, неуклюжий — Ред.].
Мы сидели среди могил,
в тени густых
кустов.
Человек говорил сухо, деловито и весь, насквозь, не понравился мне. Строго расспросив меня, что я читал, он предложил мне заниматься
в кружке, организованном им, я согласился, и мы расстались, — он ушел первый, осторожно оглядывая пустынное поле.
Иногда,
в душные ночи, эти
люди переправлялись через речку Казанку,
в луга,
в кусты, и там пили, ели, беседуя о своих делах, но чаще — о сложности жизни, о странной путанице человеческих отношений, особенно много о женщинах.
Кучки по четыре
человека расходились вправо и влево, растянулись
в длинную цепь и разом исчезли
в кустах, кроме одного, который вдруг рванулся всем телом, поднял руки и тяжело рухнулся на землю.
И вот раздался первый, негромкий, похожий на удар топора дровосека, ружейный выстрел. Турки наугад начали пускать
в нас пули. Они свистели высоко
в воздухе разными тонами, с шумом пролетали сквозь
кусты, отрывая ветви, но не попадали
в людей. Звук рубки леса становился все чаще и наконец слился
в однообразную трескотню. Отдельных взвизгов и свиста не стало слышно; свистел и выл весь воздух. Мы торопливо шли вперед, все около меня были целы, и я сам был цел. Это очень удивляло меня.